ENTIERRO DEL GRAN PERIODISTA JOSÉ LUIS BALBÍN MEANA

 

ENTIERRO DEL GRAN PERIODISTA JOSÉ LUIS BALBÍN MEANA

 

Balbin era uno de los nuestros

 

EAN LA TARDE del día de San Guillermo Abad dimos tierra cineraria al gran periodista y comunicador José Luis Balbín Meana en la colegiata de Pravia antigua iglesia jesuítica. Su esposa Julia Mesonero colocó las cenizas en una mesilla arropada por sus dos hermanos. Me emocioné a la vista de los despojos porque fui meritorio con él en Arriba e hice las practicas en la Nueva España dirigida por Pérez de las Clotas. A los dos nos interesaba Europa con prelación a la política española que siempre fue autista y anda de la ceca a la meca mirándose el ombligo. Él fue corresponsal de Pueblo en Bonn cuando pululaban por Alemania hombres de la talla del canciller Erhardt, Willy Brandt o Helmut Schmidt. Yo lo fui del Arriba en Londres y en Estados Unidos me especialicé en los anglosajones ca los que creo conocer bien. Ahora de mayor soy kremlinólogo y creo moverme bien por el dédalo de la política rusa. Balbín era uno de los nuestros. Uno de aquellos chicos que salieron de la Escuela de Periodismo con la mente bien amueblada como diría Emilio Romero. Practicaba un periodismo de excelencia, sugerente, iluminador de altura y ese fue el éxito de su programa La Clave que todo el mundo añora y admira porque los chicos de la radio y los plumillas de nuestras redacciones son amanuenses sin inspiración sin ideas. en el mundo del gran Hermano fascista al que estamos abocados pensar cada uno por su cuenta es peligroso. Es por eso por lo que Felipe González EL Gran Filipo a las ordenes de esos extraterrestres que dirigen la política mundial se cargó la Clave y Juan Luis Cebrián vendió la prensa del movimiento a los norteamericanos por treinta monedas. El árbol de Judas donde brota la sangre de los campos de Haceldama. Fuimos perseguidos de una manera sorda sórdida por el sistema. No nos mandaron a campos de concentración, nos conservaron los puestos de trabajo a cambio de la licencia peligrosa de no hacer nada, fue un dolce fare niente que a muchos los sumió en el alcohol la droga el asco y la desesperación. Algunos se suicidaron o se murieron de aburrimiento. El gran Filipo por aquello de que Roma no paga traidores creo que ha probado en sus carnes el cauterio que él aplicó a muchos. Balbín sobrevivió languideciendo gracias a una esposa como Julia Mesonero, no todas las mujeres son aptas para convivir con periodistas. Somos una gente difícil al que le pica el morbo de las imprentas y tiene metido el duende de la información en el cuerpo por eso muchos llevamos la cruz de las D sobre la frente deprimidos, dipsómanos, divorciados. Julia al contrario hizo feliz a José Luis los últimos años de su vida tras la amargura de la proscripción y la nube de silencio que nos envuelve a los que de alguna manera colaboramos con el franquismo. La cualidad eminente de este periodista al que dimos tierra era la inteligencia y el sentido del humor, una vez nos contaba en Bocaccio lo que le pasó con su padre que era un militar disciplinario y austero cuando llegó a su casa de Pravia a las tres de la mañana. Entiendo hijo que te puedas tirar hasta las tantas en Madrid hasta las tantas pero en Pravia nos acostamos pronto y los chigres cierran con el telediario de las nueve, le dijo y él le contestó con una interjección interrogativa: Ah ¿Y?

Otra de sus características era la fascinación que ejercía sobre las mujeres sin dárselas jamás de donjuán pero se le pegaban como lapas por su carácter por su bondad porque sabía escucharlas y en una palabra las entendía. Sí José Luis era uno de los nuestros. Se ha ido a montar un informativo con los luceros. Descanses en paz, camarada.

 SCHNEIDER KOMMEN ZUR HÖLLE, LASS UNS GEHEN. DIE APOTIKAGER KOMMEN AN, WIR SIND IN DER HÖLLE. AMTISEMITISMUS UND MISOGIE DES GRÖßTEN KASTILISCHEN SCHRIFTSTELLERS

 

QUEVEDO DIE TRÄUME BESUCHTEN DIE HÖLLE SEINER HAND

 

Schneider kommen? Lass uns zur Hölle fahren, sagte Don Francisco, und ein Stück weiter gehe ich zu den Apothekern … nun, wir sind in der Hölle. Quevedo brachte sie mit der Gilde der Alfayates zusammen. Wahrscheinlich aufgrund antijüdischer Überreste, da die Schneider die Mehrheit der alten Linie waren und Velis Nolis zum Weihwasserbecken krochen. Sie wurden getauft, aber ihre Riten wurden weiterhin praktiziert. Dasselbe muss man von den Apothekern sagen, von den Kutschern, die den ganzen Ärger kannten, der in ihren Wagen vorbereitet wurde. Die Autos, die durch den Prado kamen und fuhren, waren Liebesnester von alleinstehenden und verheirateten Frauen. Der Autor der Träume macht sich über betrogene Ehemänner lustig. Er ist so frauenfeindlich, dass er im ganzen Hof nur Huren fand. „Ich traf einen schlecht verheirateten Mann, der in seiner Frau alle Werkzeuge des Martyriums hatte. Sie und sie tragen eine tragbare Hölle auf dem Rücken“. Das Spanking geht mit den Barkeepern weiter, die den Wein verwässern. Mit den tapferen Soldaten, den Mesnern, den Mönchen, mit Judas, mit Luther, mit Mohammed, mit den Ketzern, mit den Genuesen, den Spielern, den Hidalgos und Wappen zweifelhafter Abstammung, den Priestern von Masse und Topf (die Träume sind in Alcalá geschrieben, kürzlich ordiniert für Minderjährige, wollten aber keine Messe singen) macht eine bittere Gesellschaftskritik, achtet aber sehr darauf, das Dogma der Kirche nicht anzugreifen. In diesem Spielzeug, in dem Lachen und Anmut nicht fehlen, schlägt er die meisten sozialen Schichten nieder und jongliert nebenbei mit der Sprache, indem er brillante Synonyme, Antonyme und Metaphern verwendet. Quevedo schreibt in einer unheilvoll modernen Sprache, die der Mann von heute versteht, obwohl fast alle seine Arbeiten in den Regalen stehen, verbannt von der Vergessenheit durch die Schläge, die er auf Schneider austeilt, und weil er sich mit Frauen anlegt. Antisemitisch? Mag sein, aber er ist einer der wenigen Schriftsteller, die Perkal kannten, Hebräisch sprachen und mit Leichtigkeit mit den heiligen Büchern umgingen. Sowohl die des Alten Gesetzes als auch die des Alten Testaments, die alle mit Liebe und Humor beschönigt werden

 Fray Feijóo

 

Wir haben Tatachin Tatachán die Colorado Party gewonnen. Andalusien Olivos und Kantete Jondo, hier passiert nichts. Der Triumph in großem Umfang, aber die Probleme Spaniens sind Plurim und die schlafenden Umfragen werden nicht regiert und Gegenangriffe. Sánchez el Global. Die Europäer, wenn sie das Höschen senken, und die Spanier können es nicht sehen, weil es die alte Heimat disartikuliert. Teilen Sie sich an, wenn sie in Brüssel applaudieren, um zu zittern, und meine Finger werden zu Gästen, weil die Knochen des Herzogs von ABA in ihrem Grab überwiesen werden. Der Feind. Sanchete, wer bezahlt dich? Und jetzt bringen sie einen Galizier mit einer Seminarista, um die Feuer auszuschalten, während sie Spanien verbrennen. Fray Feijóo kommt mit dem Schlauch an. Ein gemäßigter, zentrist im Stil von Adolfo Suarez und erinnerte die Armen daran, wie es endete. Papierparlamente, Medien übrig, jeweils verrückt nach ihrem Thema. Mal sehen, was Jauregui uns sagt. Das Problem ist keine Konjunktion. Aus meiner Sicht ist es Struktur. Das ist nicht Furra. Folgen Sie dem Kampf. Feijóo Eine weitere Weltmeisterschaft mit ihrer Nase beendete das Gesicht von Mönch und malt als guter Junge. Mehr vom Gleichen. Das andere Gesicht der Sanchistenwährung. Tun und Überhaz oder Ärsche. Die von Solís kommen heraus. Und dieser Parlapuñaos -Minister, um zu sehen, ob es eingehalten hat. Es war eine bessere Medizin, es in die Notaufnahme des allgemeinen Krankenhauses zu schicken. Ich denke, der Chiqui nennt sie jeden Morgen als Sprache. Welche kryptische Sprache, heiliger Gott, hat Tante. Zumindest verstehe ich seine Romantik nicht, obwohl ich Philologe bin. Es muss an der neuen Sprache liegen, die Orwell vorhergesagt hat.

 ¿SOY UN RETORCIDO?

 

Me siento desolado esta tarde porque una persona a la cual he querido y ayudado incluso escribí un panegírico acerca de un mamotreto por él escrito en plan de moralista y en la línea del Opus Dei tan católico, tan cruel.

Porque el tipo no sabe escribir (más le valiere dedicarse a otra cosa) sobre sus libros me dice que soy un retorcido o mejor un derrotado, a loser, un perdedor. Eso ya me lo dijo un neoyorquino una vez tomándome por comunista.

 Puede ser. Todos los que seguimos a al crucificado nos sentimos crucificados, pero en tal instancia me agarro al evangelio que dice que no odiéis a vuestros enemigos, amad a cuantos os persiguen y si uno te pide la capa dale el manto y si te pides que le acompañes un trecho ve con él veinte millas. Sin embargo esto me pone en guardia contra los que calificamos de amigos. Nuestras amistades son problemáticas y  con tales amigos no hacen falta enemigos.

Puede ser tu vecino de enfrente el que te hostiga o tu mismo hermano el que te apuñala por detrás. Puede que esto sea un signo de los tiempos o puro una advertencia de cómo están las relaciones humanas en España. ¿Vivimos tiempos próximos a la parusía? ¿Siempre fue así? 

La derechuza guarda la viña quieren seguir mandando. Lo hicieron con FRANCO con Felipe y ahora con Sánchez. Los que planteamos una oposición y vivimos desde la critica a tales planteamientos somos unos retorcidos. Dios me libre del agua mansa que de las bravas me encargo yo, decía mi abuela que en paz descanse. me siento defraudado y desolado. Vivo en medio de víboras y España es ahora un nido de víboras. No esperaba ese estacazo del que creía ser un hombre serio aunque envidioso tal vez porque yo siempre hice y escribí lo que me dio la gana

 ZELENSKY UND DER BRIEF AD ROMANOS

 

Wir sind in denen. Es ist heiß in Madrid und ich werde morgen 78 Jahre alt, es ist schon ein Alter und ich habe meinen Verwandten gebeten, einen Krug für diesen Sommer zu kaufen. Ich habe die Buchmesse angewidert verlassen. Dieselben Hunde mit identischen Halsbändern.

Derselbe Exhibitionismus der Mädchen, die Schriftstellerinnen werden wollen: La Rosa Montero, die Tochter von Yale, Pérez Reverte, die Schwertkämpferin. Bücher, die mehr Laster als Profit sind. Wie gesagt, sie wollen Virginia Wolf sein. Durch die Mimik ist die Literatur zum feminoiden Hinterzimmer geworden. Ein eigenes Zimmer.

Ich hoffe, dass die Nachahmer am Ende nicht mit mutigen Allüren in die eisigen Gewässer des Flusses Ouse springen, der durch York fließt. Jeden Tag töten sie einen.

Ein Uxorizid zur Frühstückszeit. Der Tod armer Frauen ist Teil unserer täglichen Version. Und Minuten des Ratsschweigens als Zeichen der Ablehnung. Ein verdammtes carpe diem. Dann Krokodilstränen.

 Angewidert nehme ich die Candanga und gehe nach Bierzo. Es gibt viel Gras im Obstgarten, die Apfelbäume stehen kurz vor dem Gießen. Die Kirschbäume haben bereits ihre Ladung abgegeben, aber es ist nicht die Zeit für Kirschen, wie meine bewunderte Teresa Roig sagte, eine Katalanin, die ich sehr liebte.

Es herrscht Krieg in der Ukraine und nachts kommen die Gesichter der toten ukrainischen und russischen Soldaten wie ein Albtraum.

Meine Empörung über diesen Krieg wurde von Herzschmerz begleitet.

Niemand will sehen, was passiert. Ich tue.

 Schlaflos öffne ich im Römerbrief im Morgengrauen den Paulusbrief, in dem dem jüdischen Nationalismus diese anti-evangelische Abgeschlossenheit vorgeworfen wird. Und da sind wir.

 Der Krieg in der Ukraine ist eine Bestätigung dieser Postulate. Flavio Josefo könnte die Nachricht mit der Apostille „De bello Judaico“ betiteln. erzählt die Geschichte des Kampfes und der Niederlage Israels gegen das Römische Reich.

Sagt der Apostel, der gegen die Globalisten des Sanhedrin von Soros hartnäckig und halsstarrig vorgeht: „Ist es so, dass Gott sein Volk verworfen hat? Nicht übrigens, dass ich ein Israelit aus der Abstammung Abrahams aus dem Stamm Benjamin bin“; Unmittelbar danach prangert er die Verfolgung an, der er durch die Anhänger von Baal ausgesetzt ist (die Globalisten, die sich in diesem Fall der Annahme des Gesetzes der Gnade widersetzen) und fördert die Verfolgung des Gekreuzigten, den sie beschuldigen, ein Betrüger und Fälscher zu sein.

Der Apostel macht jedoch eine Beobachtung: Das Neue Testament ist ein Ölzweigpfropfreis des Alten Testaments. Das Judentum lebte einundzwanzig Jahrhunderte lang in Symbiose mit dem Christentum. Wenn Sie den Stamm des alten Crecal fällen, werden beide Religionen zugrunde gehen.

 Paulus glaubt das nicht. Das Böse wird den Händen des Guten erliegen. „Lasst uns daher gemeinsam für den Frieden und für die gegenseitige Erbauung unseres Glaubens arbeiten“, warnt er in diesem Brief an die Römer. Er liegt nur einmal falsch.

 Pablo de Tarso glaubte, dass das zweite Kommen des Erlösers bevorstand, etwas, das nicht geschehen ist oder noch nicht geschehen ist. Oder wusste er vielleicht nicht, wie man die Zeit der göttlichen Chronologie berechnet, die sich von der der Menschen unterscheidet? Der heilige Paulus trug an seinem Handgelenk nicht die himmlische Perücke des Urhebers der Schöpfung.

 Auf jeden Fall würde ich Waldemar Zelensky empfehlen, die Zerstörung und den Tod, die er seinem Volk zufügt, zusammenzufassen, die Lehren des ersten Briefes zu überdenken und zu überdenken, was sein Aufruf an den Westen bedeutet, Waffen zu schicken, um Russen zusammen mit der Verfolgung zu töten Anhänger des Patriarchen Onofre.

Hier ist ein Jude, der den Haken, das Fohlen, den Eculeus und das Gitter von Neros Verfolgungen adoptiert. Das ist die reine Realität. Was die Aggression gegen Russland anbelangt, ist niemand unparteiisch und verzichtet darauf, das makabere Blutvergießen anzuprangern.

Der blutrünstige Biden will, dass sich Russen und Ukrainer gegenseitig umbringen, während Deutschland und Frankreich sich die Hände waschen.

Der Heidenapostel hat nicht geschwiegen und ist in diesem Brief ein Hellseher. Trotz der Perversionen einiger Juden wird Israel gerettet, sagt er uns

 ИЗ ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ

ПОТОМКИ ДОСТОЕВСКОГО

  Пасха, светлое Христово Воскресение, всегда занимала особое место в творчестве русских писателей. Ведь у дореволюционной России был свой идеал - Святая Русь...

Одним из них был Федор Михайлович Достоевский, творчество которого без преувеличения покорило весь мир.

Как сложилась судьба его потомков?

У писателя было четверо детей, двое из которых умерли в раннем детстве. Дожившая до глубокой старости дочь Достоевского Любовь осталась бездетной. Таким образом, все ныне живущие потомки писателя происходят от сына Достоевского, Федора Федоровича.

(На первом фото Дмитрий Андреевич Достоевский, правнук писателя Ф. М. Достоевского, на втором Алексей)

Дмитрий Андреевич Достоевский - правнук писателя, живет в Санкт-Петербурге. Он родился в 1945 г. Окончил его с хорошими оценками, но получить высшее образование не удалось, так как он решил «ворваться в самую гущу жизни» и «набрать как можно больше навыков и опыта». он был водителем трамвая, водителем алмазов, водителем такси, экскурсоводом. В 1990-е жил в Германии и занимался ремонтом электроники. В 2006 году он снялся в кино – сыграл эпическую роль в сериале «Секретная служба Его Величества». Сегодня Дмитрий Андреевич на пенсии, но иногда ездит на экскурсии по местам творчества Достоевского.

Алексей, сын Дмитрия Андреевича, окончил педагогический институт, но по специальности не работает. Вместо этого он стал капитаном Валаамского монастырского флота: служил на маленьком пароходе, принадлежавшем Валаамской обители и соединявшем остров с внешним миром. Работа в Санкт-Петербурге. Алексей тоже басист. Вместе с женой Натальей он играет в петербургском фольклорном ансамбле «Птичье море».

В 1990 году Алексей Достоевский, еще подростком, снялся в фильме «Пацаны». Правнук писателя исполнил роль Коли Красоткина.

У Алексея Дмитриевича и его супруги четверо детей: Анна, Вера, Мария и Федор (названные, разумеется, в честь знаменитого предка).

 ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЭТО ЧТО-ТО ВОЛШЕБНОЕ

Энтони Парра

  

Я дал тебе меч. Спасибо тебе за это, Господи. Слово и меч. Слова и мечи, и в этом усилии мы продолжаем lansquenetes слова, возвращаясь к Alma Mater. Ветры пророчества. Закапывать зерно. Завтра ты будешь Спайком. Ветер истории иногда ураган, иногда ветерок переворачивает страницу, вы их видите? В миске вы их кормите. Когда они уходят, ты возвращаешься. Они возносят крик в небо. Внуки фарисеев рвут на себе рубашки, рвут в клочья свои филактерии. Они провозглашают себя демократами и знаменосцами противоположности мнений, но судьба удерживает вас от того, чтобы наступить на мозоль. Вы говорите, что прибегаете к дисквалификации и оскорблениям, когда вас оскорбляют именно те, у кого отсутствует чувство юмора.

 Другие, потому что вы поете правду Лодочника и рассказываете ее утренней звезде, не заходя дальше самого Фраги, когда он запретил вам банить Гибралтар, они готовы вытащить нож. Или что угодно. Коварная и установленная. Волы-гоблины с тупыми глазами, более фальшивыми, чем динарии Иуды, которые служат, служат, чтобы покупать поля у Хасельдамы. Дон Тарарири, я видел вас, того, кто любит подходить к баскской и каталонской проблеме по-своему, того Дона Коммода с печальной фигурой и чье перо наизготовку окунает не в чернила, а в безумие, лучше было бы быть продавать книги в Мояно, потому что писательство не твое. Он думает, что он Шекспир или Диккенс, но он не Золя, Флобер, Сервантес или Паласио Вальдес. Это просто сестра Сен-Сюльпис. Corniveleto говорю и много дров для головы. Они называют его бродячим быком, и он кроткий. Его поражения опасны. Что он сказал? Сказал:

     - Он богохульствовал. Он сумасшедший. Почему? За защиту единства Испании.

- Я иду к своей.

- Они делают свое дело. А мы к своим.

- Они из искривленного происхождения. Плохая порода и еще хуже слизь. Они понимают друг друга с берберской закулисой, но своими боевыми танками опустошают Газу; Они передают сообщения кровожадным охранникам, платят за банкет каталонских вендетт в Кампана-де-Уэска, а ты, Верум, который всегда видел, как растет трава, тяни одеяло и принимай их в отставку, их ругательства слышны в Сан-Педро-Абанто, мимо Фуэнсисла.

- Где был венторро?

-        Прямо там. Где мы призвали Фрая Харро, когда были гуахесами, а после новенны мы пошли снимать квартиры и там нашли Тио Локо в его фартуке в зеленую полоску и с деревянным лицом. В том месте под виноградной лозой, что дает тень, мы «промокали» от удовольствия, наблюдая, как рыбки плавают в реке. Думаю, я был счастлив, если счастье существует в этом собачьем мире.

- Ну, была примета, которая меня очень развеселила: здесь лучше промокнуть, чем утонуть при тебе. А впереди прошла Эресма. Не то чтобы он нёс сильный ток, но его было достаточно, чтобы дать последнюю агуадилью, особенно в пьяном виде.

- Вам, ребята из Сеговии, очень нравится трагильо.

- Sanguis Christi inébriame. Кровь Христа. Laus tibi Deo Я не видел тебя месяц.

- А корпус?

- Это другая история. Корпус - это монастырь Клары, где произошло чудо Четырнадцатого. Там была синагога, и ризничий Сан-Факундо отправился туда, чтобы договориться с раввином и продать Христа за тридцать мараведи валюты форера.

-        Начать сначала. Мы в том же.

- Я знаю. Ну, а хозяина бросили в котел с кипящим маслом в насмешках и кощунственных шутках. При жарке это будет смех и некоторые из них замерли посреди своего смеха. Так как был Великий Четверг, то хотели произнести французский тост, но вдруг, к ужасу присутствующих, священная форма стала подниматься и подниматься к потолку, проделала дыру в своде и, пересекая небеса, башни, мосты и акведуки моего любимого города, это было вниз по Костанилья-де-лос-Десампарадос к монастырю Санта-Крус. В келье причащался послушник-доминиканец. Хозяин покоился на губах умирающего и служил ему как viaticum, и служил ему так хорошо, что через несколько дней этот смертельно больной пациент, как роза, писал по-латыни и составлял силлогизмы.

- Не приходи ко мне с мавританскими историями, Верумтамен. Монастырь Санта-Крус был тем же монастырем, настоятелем которого был Торквемада. Они должны его сжечь.

- У него очень красивый алтарь, и там построили частный университет. Села был подставным лицом, но деньги принадлежали мафии. Тот самый, который превращает наши старые базилики в ночные клубы, монастыри в студенческие городки и мостит берег с криком «Я вас выкуплю» и с хорошим деловым менталитетом. Хесус Хиль снова едет. У uxamense есть много эмуляторов, так называли жителей Бурго-де-Осма в средние века и где, как и в Эрвасе, было больше всего евреев.

- В таком случае празднество Каторсена - чудо коварного ризничьего и хозяина

CHETYRNADTSAT' ETO CHTO-TO VOLSHEBNOYe

Entoni Parra

  

YA dal tebe mech. Spasibo tebe za eto, Gospodi. Slovo i mech. Slova i mechi, i v etom usilii my prodolzhayem lansquenetes slova, vozvrashchayas' k Alma Mater. Vetry prorochestva. Zakapyvat' zerno. Zavtra ty budesh' Spaykom. Veter istorii inogda uragan, inogda veterok perevorachivayet stranitsu, vy ikh vidite? V miske vy ikh kormite. Kogda oni ukhodyat, ty vozvrashchayesh'sya. Oni voznosyat krik v nebo. Vnuki fariseyev rvut na sebe rubashki, rvut v kloch'ya svoi filakterii. Oni provozglashayut sebya demokratami i znamenostsami protivopolozhnosti mneniy, no sud'ba uderzhivayet vas ot togo, chtoby nastupit' na mozol'. Vy govorite, chto pribegayete k diskvalifikatsii i oskorbleniyam, kogda vas oskorblyayut imenno te, u kogo otsutstvuyet chuvstvo yumora.

 Drugiye, potomu chto vy poyete pravdu Lodochnika i rasskazyvayete yeye utrenney zvezde, ne zakhodya dal'she samogo Fragi, kogda on zapretil vam banit' Gibraltar, oni gotovy vytashchit' nozh. Ili chto ugodno. Kovarnaya i ustanovlennaya. Voly-gobliny s tupymi glazami, boleye fal'shivymi, chem dinarii Iudy, kotoryye sluzhat, sluzhat, chtoby pokupat' polya u Khasel'damy. Don Tarariri, ya videl vas, togo, kto lyubit podkhodit' k baskskoy i katalonskoy probleme po-svoyemu, togo Dona Kommoda s pechal'noy figuroy i ch'ye pero naizgotovku okunayet ne v chernila, a v bezumiye, luchshe bylo by byt' prodavat' knigi v Moyano, potomu chto pisatel'stvo ne tvoye. On dumayet, chto on Shekspir ili Dikkens, no on ne Zolya, Flober, Servantes ili Palasio Val'des. Eto prosto sestra Sen-Syul'pis. Corniveleto govoryu i mnogo drov dlya golovy. Oni nazyvayut yego brodyachim bykom, i on krotkiy. Yego porazheniya opasny. Chto on skazal? Skazal:

     - On bogokhul'stvoval. On sumasshedshiy. Pochemu? Za zashchitu yedinstva Ispanii.

- YA idu k svoyey.

- Oni delayut svoye delo. A my k svoim.

- Oni iz iskrivlennogo proiskhozhdeniya. Plokhaya poroda i yeshche khuzhe sliz'. Oni ponimayut drug druga s berberskoy zakulisoy, no svoimi boyevymi tankami opustoshayut Gazu; Oni peredayut soobshcheniya krovozhadnym okhrannikam, platyat za banket katalonskikh vendett v Kampana-de-Ueska, a ty, Verum, kotoryy vsegda videl, kak rastet trava, tyani odeyalo i prinimay ikh v otstavku, ikh rugatel'stva slyshny v San-Pedro-Abanto, mimo Fuensisla.

- Gde byl ventorro?

-        Pryamo tam. Gde my prizvali Fraya Kharro, kogda byli guakhesami, a posle novenny my poshli snimat' kvartiry i tam nashli Tio Loko v yego fartuke v zelenuyu polosku i s derevyannym litsom. V tom meste pod vinogradnoy lozoy, chto dayet ten', my «promokali» ot udovol'stviya, nablyudaya, kak rybki plavayut v reke. Dumayu, ya byl schastliv, yesli schast'ye sushchestvuyet v etom sobach'yem mire.

- Nu, byla primeta, kotoraya menya ochen' razveselila: zdes' luchshe promoknut', chem utonut' pri tebe. A vperedi proshla Eresma. Ne to chtoby on nos sil'nyy tok, no yego bylo dostatochno, chtoby dat' poslednyuyu aguadil'yu, osobenno v p'yanom vide.

- Vam, rebyata iz Segovii, ochen' nravitsya tragil'o.

- Sanguis Christi inébriame. Krov' Khrista. Laus tibi Deo YA ne videl tebya mesyats.

- A korpus?

- Eto drugaya istoriya. Korpus - eto monastyr' Klary, gde proizoshlo chudo Chetyrnadtsatogo. Tam byla sinagoga, i riznichiy San-Fakundo otpravilsya tuda, chtoby dogovorit'sya s ravvinom i prodat' Khrista za tridtsat' maravedi valyuty forera.

-        Nachat' snachala. My v tom zhe.

- YA znayu. Nu, a khozyaina brosili v kotel s kipyashchim maslom v nasmeshkakh i koshchunstvennykh shutkakh. Pri zharke eto budet smekh i nekotoryye iz nikh zamerli posredi svoyego smekha. Tak kak byl Velikiy Chetverg, to khoteli proiznesti frantsuzskiy tost, no vdrug, k uzhasu prisutstvuyushchikh, svyashchennaya forma stala podnimat'sya i podnimat'sya k potolku, prodelala dyru v svode i, peresekaya nebesa, bashni, mosty i akveduki moyego lyubimogo goroda, eto bylo vniz po Kostanil'ya-de-los-Desamparados k monastyryu Santa-Krus. V kel'ye prichashchalsya poslushnik-dominikanets. Khozyain pokoilsya na gubakh umirayushchego i sluzhil yemu kak viaticum, i sluzhil yemu tak khorosho, chto cherez neskol'ko dney etot smertel'no bol'noy patsiyent, kak roza, pisal po-latyni i sostavlyal sillogizmy.

- Ne prikhodi ko mne s mavritanskimi istoriyami, Verumtamen. Monastyr' Santa-Krus byl tem zhe monastyrem, nastoyatelem kotorogo byl Torkvemada. Oni dolzhny yego szhech'.

- U nego ochen' krasivyy altar', i tam postroili chastnyy universitet. Sela byl podstavnym litsom, no den'gi prinadlezhali mafii. Tot samyy, kotoryy prevrashchayet nashi staryye baziliki v nochnyye kluby, monastyri v studencheskiye gorodki i mostit bereg s krikom «YA vas vykuplyu» i s khoroshim delovym mentalitetom. Khesus Khil' snova yedet. U uxamense yest' mnogo emulyatorov, tak nazyvali zhiteley Burgo-de-Osma v sredniye veka i gde, kak i v Ervase, bylo bol'she vsego yevreyev.

- V takom sluchaye prazdnestvo Katorsena - chudo kovarnogo riznich'yego i khozyaina

Mostrar más

Más información sobre este texto de origenPara obtener más información sobre la traducción, se necesita el texto de origen

Enviar comentarios

Paneles laterales

Historial

Guardado

Contribuir

Límite de 5.000 caracteres. Utiliza las flechas para seguir traduciendo.

 AT THE FEAST OF ERASMUS DIDIMO OR TWIN EXORCIST, PEDRO AND MARCELINO OBISPO. TODAY PARTY OF THE EXORCISTS

Saint Erasmus called the twin, Marcellin and Peter in the persecution of Diocletian

 

June 2 celebrates the church three significant martyrs. They testified to Xto by refusing to offer incense to idols. A whole paradigm today when Putin's soldiers die to win the war against the infernal powers that undermine the Western church and sow confusion and schism in the Eastern one. It is the festival of exorcists, not those of Father Fortea and other heretics of the new stigma, but a brave man who cast demons out. He administered the spells of baptism and Satan fled with his tail between his legs. Today the father of lies reigns above all in the media. Arredro, go, is a phrase that I postulate for many of my demonized colleagues protervos, mendacious, greedy and venal and lustful. Unfortunately they speak for COPE. And he reigns among the bishops and cardinals of the curia, but his deleterious action will not be able to capsize the nave of the church. The three were imprisoned by a judge named Sereno. Erasmus the bishop in front of them refused to apostatize from the faith. His bodies were doused in molten lead and boiling oil. They miraculously emerged from the torture unscathed and withstood the pain of the incandescent robe applied by Diocletian's henchmen in the year 303. In the end they were beheaded after patiently enduring the torture. Thus they received the crown of martyrdom. Today they are an example for the men and women of our times. let us persevere in faith.

The gospel of the mass. Luke announces to us what will happen: in the last days, glossing the words of the Savior: “When you hear about wars, seditions and pandemics, do not be scared. It is necessary for this to happen, but the end will not yet come. I will rise up people against other people. The kingdoms will go to war with each other. There will be earthquakes in some places, famines, plagues, heartaches and signs in the sky. Before all this, they will lay hands on you and persecute you, handing you over to the synagogues and they will persecute you and you will appear before the magistrates and rulers, suffering prison sentences in my name. But do not worry about why you will answer to kings. For I will give you a mouth and wisdom that your adversaries will not be able to resist and contradict. And you will be betrayed by your parents and brothers and your friends will betray you, they will kill some of you and you will be hated by all because of my name. Yet not a hair of your heads will perish. The world will pass away, but my words will not pass away.